Статьи 131 и 132 УК РФ: В Чем Разница Между Ними?

Отсюда вопрос: «Что У К РФ подразумевает под сексуальным характером деяния?" 
При этом Постановление Пленума Верховного Суда Р Ф от 04.12.2014 N 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности» в самом своем начале утверждает, что мотив совершения данных преступлений (удовлетворение половой потребности, месть, национальная или религиозная ненависть, желание унизить потерпевшее лицо и т. п.) для квалификации содеянного значения не имеет. Разъяснения В С указывают на то, что половое влечение-в-себе не играет особой роли при интерпретации деяния как действия сексуального характера.

Но я бы не сказал, что заявление Верховного Суда универсально. Приведем два примера.

Первый — воровство нижнего белья фетишистом. Допустим, преступник применяет неопасное для жизни насилие в совокупности с хищением белья на жертве: причем не важно — сам он снимает его или жертва делает это самостоятельно под угрозой применения насилия (а может ли само раздевание признаваться насильственным действиям сексуального характера? Или это может выступать лишь стадией приготовления к преступлению против половой неприкосновенности? Но как быть, если иного умысла на сексуальную близостьу субъекта не было — он лишь фетишизировал раздевание?). Данный эпизод более связан с неправомерным изъятием вещи, несмотря на то, что у него есть ярко выраженный подтекст удовлетворения сексуального влечения, хоть и не связанный с непосредственным половым контактом. Из контекста судебной практики по ст. 132 УК РФ очевидно, что такое деяние будет квалифицировано именно в качестве грабежа (или разбоя, если речь идет об опасном для жизни насилии или соответствующей угрозе), но никак не в качестве насильственных действий сексуального характера. Даже если при совершении преступлений, указанных в ст. 131 и 132 УК РФ, насильник похитит одежду жертвы (из каких-угодно побуждений), то он совершит либо кражу, либо грабеж. Разбой возможен, если предметы будут похищены непосредственно с помощью прямоумышленного применения насилия, опасного для жизни или здоровья, либо с высказыванием угрозы применения такого насилия — внезапное желание похитить одежду во время/по окончанию преступления расценится как кража/грабеж в зависимости от известности совершающегося хищения самой жертве.

Второй пример — шлепанье и порка. Логика «пленума» понятна: таким действиям присущ самый разный мотив в зависимости от ситуации. Но если представить обстоятельство, при котором посягающий порет потерпевшего помимо его воли, мы неизбежно столкнемся не только с необходимостью исследования внешних факторов — данное мероприятие может использоваться в пытках, унижении, при осуществлении мести, в сектантском ритуале и т. д. — а также субъективной стороны преступления, в том числе мотива, побуждения, общей ситуативной феноменологией субъекта-актора и его опыта происходящего.

Субъективная сторона здесь напрямую будет влиять на квалификацию: данное деяние в зависимости от намерений посягающего может квалифицироваться и как насильсвтенное действие сексуального характера (ст. 132 УК РФ — при подтексте реализации сексуального влечения), и как причинение вреда здоровью (ст. 115, 112, 111 УК РФ — если замысел был направлен именно на избиение), и как побои из хулиганских побуждений или по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы (ст. 116 УК РФ), и как истязание (ст. 117 УК РФ). Или даже вообще как обычные «административные» побои (ст. 6.1.1 КоАП РФ).

Нельзя не заметить что «сексуальный характер» действий во многом социален. Поэтому мы можем ставить упомянутый выше вопрос о принудительном раздевании как о возможном насильственном действии сексуального характера: при факторе присутствия фетиша снятия одежды и умышленной фиксации именно на этом процессе (в том числе, кстати, и с самого преступника: тут он может заставить жертву раздеть себя) есть повод задуматься о применении ст. 132 УК РФ. Мы обращаем внимание на данную статью во многом из-за общепринятости раздевания перед половым контактом. Также у нас (у судов, у  представителей уголовно-правовой доктрины) нет каких-то проблем с квалификацией по ст. 132 УК РФ в случаях более традиционных практик половой жизни — то есть при воплощении более общепринятых сексуально-ориентированных воздействий. Отсюда любые преступные аналоги «знаменитых» предварительных ласк или мастурбации — вне зависимости от реципиента данных деяний при наличии факторов насилия, угрозы насилия или беспомощного состояния потерпевшего — всегда выступают объективной стороной состава насильственных действий сексуального характера. Но как только мы отклоняемся от более, скажем, тривиальной половой жизни (и при этом эта «тривиальность» достаточно широко воспринимается уголовным правом), сразу появляются вопросы наличия события преступления или состава преступления.

Оказывается, что как только мы выходим за рамки более привычных способов полового контакта, то становится трудно квалифицировать содеянное без обращения к внутреннему переживанию преступника — к поиску его сексуального желания и стремлению удовлетворить его.

Как быть с копрофагом, который применяет насилие/высказывает угрозу его применения и заставляет потерпевшего опорожниться на него? А что если он уже сам совершил акт дефекации и собирается измазать потерпевшего фекалиями именно с целью удовлетворения своих сексуальных наклонностей (для последующей мастурбации — даже непосредственно при «испачканном» потерпевшем)?

Экскрементофилия разрешена УК РФ? 

Трудно представить каким именно составом преступления охватываются описанные деяния. Первое, что приходит на ум — хулиганство (ст. 213 УК РФ), которое обычно дают, когда не знают за что привлечь. Но обязательный критерий субъективной стороны хулиганства — умышленное нарушение общепризнанных норм и правил поведения, продиктованное желанием виновного противопоставить себя окружающим, продемонстрировать пренебрежительное отношение к ним. При описанных актах экскрементофилии феномен желания пренебрежения жертвой может отсутствовать — при этом у преступника может иметься мазохстический фетиш, и он будет преследовать свое собственное унижение. И едва ли можно сказать, что активный фетишист пытается противопоставить себя кому-то — он просто удовлетворяет определенный позыв.

Если брать общую экскрементофилию, то любое пассивное деяние однозначно выходит в серую зону права, где-либо фетишиста не привлекут к уголовной ответственности за отсутствие состава и события преступления, либо дадут пресловутую «хулиганку», либо же поднимут вопрос о ст. 132 УК РФ с риском невозможности привлечения к ответственности по ней. Сюда относятся: требование помочиться на посягающего, плюнуть ему в рот и так далее; я когда-то читал о фетишисте, нюхавшем женские туфли — думаю, что даже его действо, совершенное с применением насилия или с угрозой его применения также можно отнести к данному вопросу.

Активные действия — принуждение к употреблению экскрементов, мочеиспускание или дефекация на потерпевшего — ожидают той же самой судьбы. Или же они просто могут войти в объективную сторону совершаемого преступления (того же причинения вреда здоровью по ст. 111, 112, 115 УК РФ), да и то — важности у такого эпизода для квалификации преступления почти нет, он сгодится разве что для доказывания события преступления (по тем же ст. 111, 112, 115 УК РФ, например) и установления причастности.
Чем дальше от сексуальной нормы, тем дальше от уголовной ответственности? Как видим, некоторые аспекты девиантного сексуального поведения, если они не запрещены главой 18 УК РФ, ставят уголовное право в тупик. Доктрина тоже не имеет достаточных исследований этой проблемы.

Словно Уголовный кодекс не писан фетишистам кроме насильников и педофилов, и почему-то складывается впечатление о неохватываемости квалификации действий как насильственных действий сексуального характера в случае их отдаления от более привычного, традиционного и как бы общепринятого полового поведения.

Проанализировав доктрину и практику по ст. 132 УК РФ, можно прийти к следующим выводам в отношении установления характера «сексуальности» в насильственных действиях:
Любые формы проявления генитальной половой жизни, а также суррогатные и заместительные формы половой активности, совершаемые в отношении потерпевшего/потерпевшей, абсолютно точно составят элемент объективной стороны насильственных действий сексуального характера — тут нет никаких вопросов.

Сексуальность как категория уголовного права всегда соответствует веяниям времени — поэтому вполне допустимо проводить анализ политизации сексуальности в уголовном праве — и напрямую зависит от представления о среднестатистической практике половой жизни индивидов, массовости осведомленности о формах сексуального поведения и обсуждаемости самой темы вообще. «Сексуальным характером» наделяется любое действие, которое общепризнано в качестве сексуального акта или иным образом ассоциируется именно с половыми отношениями в связи с использованием органов/частей тела человека. Именно этими аспектами обладают «присаживания на бутылку», а также «дело о борделе, полицейском и свертке денег» — в данных случаях полностью отсутствует какой-либо мотив удовлетворения половой потребности, но наличествует именно традиционалистское представление о данном действии как о сексуально-ориентированном. На такой эффект как раз и указывает «пленум».

Вне актуальных обычаев, свежих традиций и представлений о диапазоне нормальности полового поведения, но с подозрением сексуального подтекста содеянного приходится решать вопрос о факте удовлетворения половой потребности — он становится краеугольным камнем квалификации. Так и произошло в деле, где насильник заставил жертву вставить ему в анус палец: деяние пассивного полового поведения стало преступлением из-за расчёта субъекта на оргазм, т. е. этим он желал получения удовольствия. Если бы потерпевшая решила туда же воткнуть преступнику палец в целях самообороны без какого-либо принуждения, то такое деяние не признавалось бы преступным вообще.

В итоге мы упираемся в феноменологию преступника — его личный сознательный опыт целиком и полностью влияет на юридическую интерпретацию события. Переводя на адвокатский язык — все сводится к допросу, на котором можно или сказать что угодно, или отказаться от общения. Помимо допроса можно провести комплексную психолого-психиатрическую экспертизу, но там тоже доказательства получаются по принципу «вопрос-ответ» — хотя заключение эксперта по такому делу будет решающим доказательством при разрешении вопроса о применении нормы ст. 132 УК РФ. В то же время есть более объективные сексологические исследования обвиняемых: например, существует экспертиза, при которой индивиду показывают сцены насилия и измеряют уровни его сексуального возбуждения (в том числе и путем отслеживания наступления эрекции).

По итогу если субъект рассчитывал на удовлетворение фетишистской половой потребности и осуществлял свои действия в совокупности с применением насилия, высказывания угрозы применения насилия или при использовании беспомощного состояния потерпевшего, то такое действие образует объективную сторону состава ст. 132 УК РФ, т. е. признается насильственным действием сексуального характера. В ситуации, когда субъект внезапно открыл для себя, что ему приятно уже произошедшее, мы не можем говорить о насильственных действиях сексуального характера, поскольку изначально отсутствовал умысел на совершение действий сексуального характера — только если речь идет о девиантном поведении в упомянутой «серой зоне» фетишизма. Но если индивид обнаруживает себя в ситуации внезапного для себя наслаждения происходящим, то продолжение действий можно квалифицировать как насильственные действия сексуального характера ввиду возникновения прямого умысла.

В Уголовном кодексе содержится два самостоятельных состава, которые, может, не разительно, но в какой-то степени отличаются друг от друга (в то время как в российской доктрине уголовного права продолжаются споры на тему объединения двух статей в одну). Как это отражается в отправлении правосудия по так называемым «групповым изнасилованиям»?

Оба преступления — 131-ая и 132-ая — характерны определенной двойственностью объективной стороны, которая всегда делится на половой контакт и преодоление воли потерпевшего путем принуждения в самых разных формах или совершения деяния при беспомощном состоянии жертвы. Ввиду этого при совершении изнасилования или насильственных действий сексуального характера возможно соисполнительство, при котором один исполнитель совершает половой акт, а другой подавляет волю. Ввиду этого возможно участие женщины как исполнителя изнасилования: мужчина может совершать половое сношение или иное насильсвтенное действие сексуального характера, а соучастник женского пола может применять насилие, высказывать угрозу его применения или умышленно ввести потерпевшую в беспомощное состояние в сговоре с насильником. Этот пример — классика теории уголовного права. 

Естественно, двое мужчин, совершающих половое сношение/иные ведущие к применению 132-ой статьи действия при факторе преодоления воли потерпевшей/потерпевшего также является соисполнителями в изнасиловании/насильсвенных дейсвтиях сексуального характера — это понятно любому.

Тут мы подбираемся к куда более сложному вопросу: как квалифицировать деяния двух лиц, участвовавших в «групповом изнасиловании», при котором один преступник совершил половое сношение, а другой вступал с потерпевшей в оральный/анальный контакт? Ведь мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что данные лица совершают отдельные преступления, и тем самым нам видится невозможность соучастия в такой ситуации.
И это действительно так. Единственными отклонениями от «группового изнасилования без соучастия» представляются следующие модели:

Первая: один из субъектов осуществляет преодоление воли потерпевшей в параллельном преступлении — например, совершающий изнасилование применяет насилие как фактор принуждения потерпевшей к вступлению в половую связь с лицом, собирающимся совершить насильственные действия сексуального характера (или наоборот — злоумышленник-субъект по ст. 132 УК РФ преодолевает волю жертвы в едином умысле с лицом, собирающимся вступить с потерпевшей в половое сношение).

Здесь сразу необходимо ответить на напрашивающийся вопрос: «А не будет ли уже совершающееся преступление против половой неприкосновенности выступать тем самым насилием, необходимым в объективной стороне статей 131 и 132 УК для квалификации преступления?» Естественно, что в уже имеющемся эпизоде имело место преломление воли жертвы для осуществления уже происходящего преступления — это закладывалось в умысле преступника. Конечно, совершающееся половое насилие может иметь побудительный, располагающий или опосредствующий фактор для совершения преступления вторым преступником. Но здесь необходимо оценивать все действия субъекта первого эпизода и их целеполагание — т. е. необходимо комплексно исследовать первого насильника в течение всего события. Если в тех или иных его действиях содержатся насилие или угроза его применения непосредственно направленные на поддержку или помощь в осуществлении другим субъектом «полового преступления», то имеется факт соисполнения второго преступления. Если же действия первого субъекта не имеют целенаправленности (а значит — прямоумышленности) в способствовании совершения второго преступления, то у двух субъектов отсутствует единый умысел — то есть в таком случае соучастия во втором преступлении нет.

Второй зеркальный аспект данного вопроса: «Не является ли насилие „присоединившегося“ насильника элементом подавления воли жертвы в первом преступлении?» В соответствии с п. 7 Постановления Пленума Верховного Суда Р Ф от 04.12.2014 N 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности» изнасилование и насильственные действия сексуального характера следует считать оконченными соответственно с момента начала полового сношения, мужеложства, лесбиянства и иных действий сексуального характера. То есть первое преступление уже считается оконченным, и второй участник «группового изнасилования без соучастия» не может выступать соучастником — в то же время определенные его действия (например, принуждающие к продолжению насильственного полового акта с «первым» субъектом) могут квалифицироваться как отдельные преступления (угроза убийством, умышленное причинение легкого вреда здоровью, истязание и иные).

Вторая: один может выступать подстрекателем или организатором в преступлении другого. Если один насильник подстроил всю ситуацию, в том числе распределил роли — например, указал другому индивиду совершать де-юре насильственные действия сексуального характера параллельно с совершаемым изнасилованием — и в какой-либо форме руководил исполнением преступления другим индивидом, то изначальный насильник будет соучастником насльственных дейсвтий сексуального характера, а именно — организатором (ч. 3 ст. 33 УК РФ). Если же изначальный насильник склонил другого к совершению отдельного параллельного происходящему преступления против половой неприкосновенности (совершающий изнасиолвание побудил другого совершить насильственные действия сексуального характера) каким-либо способом побуждения, то данное лицо будет признано подстрекателем в преступлении, которое совершил подстрекаемый, т. е. тут будет соучастие.

Если мы говорим о централизации квалификации по ст. 132 УК РФ вокруг умысла преступника, то мы не можем не исследовать следующую ситуацию:

Преступник совершает насильственный половой акт с полной уверенностью, что совершает вагинальный секс с женщиной. Но на самом деле преступник заблуждается — не подозревая об этом он занимается анальным сексом с трансгендером (мы вполне можем допустить, что злоумышленник не ощущает разницы во время соития). Как мы можем квалифицировать данное деяние?

Как помним, все преступления против половой неприкосновенности являются умышленными, т. е. состав всех данных преступлений предусматривает наличие прямого умысла. «Неосторожных» изнасилований, насильственных действий сексуального характера, понуждений к действиям сексуального характера или развратных действий нет и быть не может. Наличие «неосторожности» в половых отношениях при факторе отсутствия согласия на них одной стороной сразу сводит на нет любые попытки вменить посягающему преступление из главы 18 УК РФ (при этом вполне возможно привлечь данное лицо к ответственности за умышленное причинение вреда здоровью).

В приведенной выше ситуации как раз-таки прослеживается «неосторожность»: посягающее лицо имеет прямой умысел на совершение изнасилования, т. е. осуществление полового вагинального сношения с женщиной, но "неосторожно" (небрежно даже) занимается принудительным анальным сексом с человеком, имеющим первичные половые признаки представителя мужского пола, но данные признаки скрыты от насильника, не известны ему. Таким образом, вменение насильственных действий сексуального характера здесь невозможно ввиду отсутствия прямого умысла на их совершение.

Данная ситуация представляется покушением на негодный объект — событием, при котором лицо заблуждается относительно реальности объекта и причинению ему вреда, в то время как данный объект не претерпевает какого-либо воздействия, но в то же время воздействие может оказываться на какой-либо иной объект состава преступления. Самые банальные примеры: снайпер, стреляющий в манекен и искренне считающий, что он стреляет в человека; кража неких препаратов, которые, как ошибочно считает похититель, являются наркотическими средствами; попытка совершения кражи/грабежа со взломом сейфа, который оказывается пустым. В любом случае мы имеет следующую конструкцию: лицо имеет умысел воздействовать на объект a — лицо осуществляет действия — лицо искренне верит, что воздействует на объект a — объект, а не претерпевает на себе воздействия ввиду отсутствия его в объективной действительности события посягательства.

Таким образом, описанное в настоящем параграфе «изнасилование трансгендера в заблуждении» представляется именно покушением на изнасилование (ч.3 ст. 30 ч. 1 ст. 131 УК РФ).

Как быть с ситуацией, при которой преступник совершает сексуальное насилие в отношении трансгендера, прошедшего феминизирующую вагинопластику, в результате которой транс-женщина приобретает влагалище? И, соответственно, злоумышленник совершает половой акт непосредственно путем введение члена в созданный хирургическим путем женский половой орган.

На первый взгляд нет никакой разницы: знает ли насильник о «медицинском прошлом» вагины или же искренне считает, что осуществляет фрикции в женское влагалище. Кажется, что проблема тут кроется не столько в субъективной стороне (насильник же в любом случае искренне считает, что входит в вагину), а в объективной — проблема «протеза влагалища» ставит следующий вопрос: «Существует ли для уголовного права разница между медицинской и органической вагиной?» Здесь важен аспект возможности полового сношения — которое всегда по УК РФ вагинальное — через протез.

В современном идеологическом климате представляется, что ответ на данный вопрос, следующий за дифференциацией статей 131 и 132 УК РФ, всегда будет политизирован. Словно отсылка на «публичный порядок» — ч. 1 ст. 2 УК РФ ставит одной из задач Уголовного кодекса РФ охрану общественный порядок и конституционный строй от преступных посягательств. Нам не составит труда умозаключать, что суды в юрисдикции РФ не приравняют «натуральное» и «медицинское» влагалище, тем самым не будут признавать описываемый нами сейчас контакт половым сношением. Но повторимся — этот дискурс существует исключительно потому что 131-ая и 132-ая являются отдельными статьями. Если бы имелась единая статья, в которой под понятие «изнасилование» попадали и иные формы сексуального поведения, связанные с проникновением в тело потерпевшей/потерпевшего (при монолитности подобной статьи пол потерпевшего становится совершенно неважен), то все поставленные выше вопросы были бы совсем не к месту.

И казалось бы: пора выбирать между вменением 131-ой или 132-ой, но мы вновь сталкиваемся с умыслом, т. е. с отношением преступника к полости, в которую он насильственно проникал.

Все же существует феноменологическая разница между:

а) субъектом, не знавшим о протезном характере влагалища и искренне убежденным в осуществлении традиционного вагинального полового сношения;

б) субъектом, знавшим о природе данного влагалища и сознательно желавшим осуществить половой акт посредством взаимодействия с ним;

Держим в уме, что суды РФ не признают результат феминизирующей вагинопластики полостью полового сношения, т. е. такого рода сексуальный контакт в глазах судебной системы РФ ничем не будет отличаться от орального/анального секса — т. е. традиционных элементов объективной стороны ст. 132 УК РФ. К какому выводу мы тут можем прийти?

а) «не знающий субъект» обладает аналогичной субъективной стороной с вышеупомянутым «непросвещенным насильником трансгендера». В совокупности с тем, что он не знает, что не осуществляет полового сношения, а также «неосторожностью» насильственных действий сексуального характера, мы можем говорить о покушении на изнасилование (ч.3 ст. 30 ч. 1 ст. 131 УК РФ). Наказание по ч. 1 с учетом фактора покушения — 4,5 года лишения свободы;

б) со «знающим субъектом» дела обстоят совершенно по-другому: с точки зрения УК РФ он знал, что не совершает полового сношения, и прекрасно отдавал себе отчет в «нетрадиционности» действий сексуального характера, предметно отличающихся от общепрактикуемого вагинального проникновения. УК РФ в своем судебном толковании не допускает здесь какой-то разницы между указанной практикой и иными возможными элементами объективной стороны ст. 132 УК РФ. Наказание по ч. 1 — от 3 до 6 лет лишения свободы.

Очередной мысленный эксперимент в рамках теоретизирования «половых» преступлений: насильник попросту вошел «не туда» без малейшего на то умысла. Если исключить насильственный аспект, то относительно обыденная ситуация для половой жизни — во всяком случае, так считает современная популярная культура.

Итак, как это расценивать в призме уголовного права РФ?

По традиции, если преступник не отдавал себе отчет в нахождении в иной полости, то мы в очередной раз квалифицируем содеянное как покушение на изнасилование (ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 131 УК РФ). Если преступник внезапно обнаружил, что он не совершает полового сношения, но все равно продолжил совершать де-факто насильсвтенные действия сексуального характера, то в данном случае присутствует совокупность преступлений — покушение на изнасилование (ч.3 ст. 30 ч. 1 ст. 131 УК РФ) и насльственные дейсвтия сексуального характера (ст. 132 УК РФ), которые начинаются и оканчиваются в момент, когда субъект умышленно продолжает совершать действия, отвечающие признакам объективной стороны данного преступления (до «осознания» присутствовала та самая неосторожность).

Если же лицо осуществляло фактические насильственные действия сексуального характера, а обнаружив это, прекратило данное деяние и начало совершать изнасилование, то вся совокупность действий будет квалифицирована как изнасилование (ст. 131 УК РФ) ввиду направленности умысла именно на совершение изнасилования. Но все же с точки зрения практики стоит отметить: преступнику здесь будут вменять и изнасилование, и насильственные действия сексуального характера (совокупность ст. 131 УК РФ и ст. 132 УК РФ), потому что неосторожность анального секса практически недоказуема в данном эпизоде, в то время как в цепи всех событий доказывание умысла на совершение насильственных действий сексуального характера не представляет какой-либо сложности. Я не думаю, что даже показания потерпевшей о крайней разочарованности преступника вхождением не в то влагалище как-то помогут ему избежать ответственности по ст. 132 УК РФ. Это, конечно, полезная платформа для развития защиты (и она точно должна использоваться), но все равно какой-то позитивный исход по данной тактике для подсудимого маловероятен.

Чуть-чуть отойдем от основной линии повествования и поднимем вопрос с немного иной плоскости анализа преступлений против половой неприкосновенности. Вопрос поднимается в доктрине ну невероятно редко (он, скорее, вскользь пробрасывается), но тем не менее он важный и интересный. И звучит он так: «Можно ли признать изнасилованием или насильственным действием сексуального характера посягательство в отношении лица, испытывающего стокгольмский синдром относительно посягающего?» В действительности же данный вопрос произрастает из: «Можно ли признавать стокгольмский синдром какой-то формой принуждения к совершению полового акта или же это — беспомощное состояние потерпевшего?»

Очевидно, что мы не можем признать принуждением автономное развитие психического расстройства у лица, тем более, если к данному лицу не применялось насилие или не высказывались угрозы применения насилия. Данные меры могли предприниматься при совершении иного преступления, предшествующему половому контакту между индивидами, например, при похищении человека или захвате заложника. Но если эти элементы отсутствуют в объективной стороне деяний, направленных на совершение насильственного полового акта, то мы не можем говорить о наличии признаков состава преступления.

В соответствии с п. 5 «пленума о преступлениях против половой неприкосновенности» под беспомощным состоянием потерпевшего следует понимать кондицию, при которой оно в силу своего физического или психического состояния (слабоумие или другое психическое расстройство, физические недостатки, иное болезненное либо бессознательное состояние), возраста (малолетнее или престарелое лицо) или иных обстоятельств не могло понимать характер и значение совершаемых с ним действий либо оказать сопротивление виновному.

Мы не можем назвать стокгольмский синдром таким психическим расстройством, при котором индивид не понимает происходящего или не может оказывать сопротивление. С точки зрения юриспруденции данная персона остается вполне вменяемым лицом, обладающей свободой воли. Просто, эта свобода определенным образом перемодулировалась…

Если посмотрим на этот аспект с другого угла обзора, то обнаружим, что право абсолютно точно признает вменяемыми людей, вступающих в банды, преступные сообщества, незаконные вооруженные формирования и террористические организации после совершения в отношении них негативно-деструктивных деяний (похищения, например). Ни один такой человек не был оправдан из-за стокгольмского синдрома.

Таким образом, половой контакт преступника с индивидом, испытывающим в отношении злоумышленника  фиксацию на основе стокгольмского синдрома, не охватывается составами преступлений, указанных в ст. 131 УК РФ и 132 УК РФ, если данный контакт происходит на добровольной основе в отсутствие элементов принуждения и беспомощного состояния в объективной стороне. Любовь, страсть или стокгольмский синдром — юриспруденцию это не волнует.

Имеется явное историческое преемство: в Артикуле Воинском Петра I было разграничение между половым насилием над женщиной и над мужчиной (артикул 166 и артикул 167; при том, что мужеложство представлялось отдельным преступлением вне фактора насилия, а насильственное мужеложство каралось смертной казнью), то же имелось и в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года. Интересно, что в Уголовном кодексе 1922 г. (ст. 169) и в Уголовном кодексе РСФСР 1926 (ст. 153) произошло объединение рассматриваемых нами в данной статье деяний под единостью «изнасилования», однако ЦИК СССР в 1934-ом году введ отдельное наказание за мужеложство, тем самым вернув традицию разграничения разных форм сексуальной преступности (при этом отметим, что фактор насилия в мужеложстве не был обязателен). Традиция продолжилась и в Уголовном кодексе РСФСР 1960 года: ст. 117 запрещала изнасилование, а ст. 121 — мужеложство, но в данной норме также содержался квалифицированный признак насилия.

УК РФ 1996 года (действующий) уже не запрещал мужеложство, но в ст. 132 запретил насильсвтенное мужеложство и насильственное лесбиянство, т. е. в определенном смысле продолжил разграничение определенных форм преступного сексуального поведения, связанного с половым актом (в данном случае — с совершеннолетними, но ст. 132 имеет определенное исключение). То есть насильственные действия сексуального характера — это инерционный исторический продукт дифференциации половой жизни в оптике уголовной политики. Грубо говоря, уголовное право смотрит на ст. 131 и 132 УК РФ подобным образом: 131 — это старейшее, давнишнее, внеюридически заметно отраженное в культуре и истории устоявшееся преступление против женщины; 132 — «прочие контактные извращения».

Почему бы не объединить все это под единством изнасилования? В современных реалиях ответ на этот вопрос отражает социальные и политические наклонности отвечающего, поэтому и подобное законодательное действие может осуществляться сугубо по политическим электорально-ориентированным мотивам.