Банкротство: Криптовалюта в Конкурсной Массе

В 2017 году в Арбитражном суде города Москвы было возбуждено вполне ординарное дело о банкротстве физического лица — гражданина Игоря Царькова. Выполняя свои привычные обязанности по установлению и формированию конкурсной массы, арбитражный управляющий внезапно столкнулся с диковинкой — должник Царьков самостоятельно поведал управляющему о наличии у него криптокошелька. Как оказалось, он был отнюдь не пуст, а потому арбитражный управляющий подал ходатайство о включении содержимого кошелька в конкурсную массу.

Суд отказал в удовлетворении ходатайства, аргументировав сие тем, что понятие и правовая природа криптовалюты в законодательстве России не установлены. По мнению судьи криптовалюту нельзя было отнести ни к деньгам как таковым, ни к денежному суррогату, ни к имуществу вообще, ни к фидуциарным (фиатным) деньгам, ни к валюте, ни к финансовым инструментам, ни к электронным деньгам, ни к ценным бумагам. При всем при этом в определении отмечалось, что российским законодательством не запрещено проведение операций с использованием криптовалюты.

Не смог применить суд и аналогию закона или права. «Таким образом, не представляется возможным урегулировать отношения, связанные с криптовалютой». Немного обмолвившись о возможности использования криптовалюты в противоправных целях (ссылаясь на ЦБ и Росфинмониторинг) и о ее анонимности, суд заявил о непричастности «крипты» к объектам гражданского права и отказал в ходатайстве о включении содержимого криптокошелька в конкурсную массу банкрота.

Ирония заключалась в том, что, расписав целую страницу про криминогенность криптовалюты, суд по итогу предоставил криминальную схему по сокрытию имущества предбанкротных субъектов.

«Схематозники» начали потирать руки — Москва сама дала добро на укрывательство имущества путем перевода в «крипту»! Хотя стоит отметить, что судебная практика, в соответствии с которой криптовалюта не подлежала включению в конкурсную массу гражданина-банкрота, существовала задолго до дела Царькова. Еще в 2015 году на банкротство подавал гражданин, занимавшийся облачным майнингом. В данном деле судья также определил, что криптовалюта не является объектом гражданского права.

На самом же деле все заинтересованные в вопросах банкротства и правового регулирования криптовалют юристы знали, что «схема» сокрытия имущества через «крипту» устарела, едва появившись на свет. А противоположной практики — включения криптовалюты в конкурсную массу — было намного больше: Bitcoin и Litecoin уже мелькали в судебных актах, допускавших включение их в конкурсную массу. «Крипту» относили к «международным средствам расчетов». Криптовалюту признавали «электронными деньгами» и спокойно относили к объектам гражданского права. Поэтому определение по делу Царькова вызвало в узких кругах определенное негодование, но не удивление — то, что криптовалюта порождает кучу правовых проблем там, где ты их не ожидаешь обнаружить, не было секретом.

Между тем, Девятый апелляционный арбитражный суд не поддержал ни «схематозников», ни Царькова, ни Арбитражный суд Москвы и отменил вышеуказанное решение, обозначив возможность широкого толкования ст. 128 ГК в соответствии с «духом времени» и удивившись неспособности московского суда применить аналогию норм, регулирующих схожие отношения. «Тройка» судей постановила передать арбитражному управляющему доступ к криптокошельку (то бишь ключи от него) для пополнения конкурсной массы соответствующими активами.

С даты выхода данного постановления (май 2018 года) вопрос об отнесении криптовалюты к объектам гражданского права был снят судебной практикой. Но не бегать же с банкротным арбитражным решением по судам общей юрисдикции, административным и налоговым органам. Проблема законодательного регулирования криптовалют все еще не была разрешена.

Вступивший в силу 1 января 2021 года Федеральный закон «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» несмотря на свою дырявость все же внес некоторую ясность в волновавшие юристов некоторые вопросы.

Если в п. 2 ст. 1 данного закона указывалось, что цифровые финансовые активы представляют собой цифровые права — объект гражданского права в соответствии со ст. 141.1 ГК РФ — то п. 3 ст. 1 совсем не утверждает, что цифровая валюта является каким-либо объектом вообще. Также не разъясняется вопрос о том, чем именно она может являться: имуществом, имущественными правами, цифровыми правами или чем-то еще. При этом п. 3 ст. 14 Федерального закона «О цифровых финансовых активах…» допускает, что цифровая валюта может выступать предметом гражданско-правовых сделок, то есть, соответственно… объектом гражданского права? Через чур творческий подход к признанию чего-то объектом гражданского права, стоит отметить (если это признание вообще). Законодатель, видимо, вдохновлялся положениями Федерального закона «Об информации, информационных технологиях и о защите информации», которые мы обсудим в другой статье.

Но ст. 19 Федерального закона «О цифровых финансовых активах…», вносящая изменение в ст. 2 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)», прямо утвердила: для целей закона о банкротстве цифровая валюта признается имуществом. Таким образом, «крипта» легитимизировала свое место в составляющих компонентах конкурсной массы, и любые вопросы об отнесении ее к объектам гражданского права в рамках дела о банкротстве утратили всякую релевантность.

С 2019 года упоминание криптовалюты в решениях арбитражных судов по делам о банкротстве граждан встречается намного чаще. Но это вовсе не связано с тем, что цифровая валюта есть у каждого первого гражданина. Во многих решениях о признании банкротом встречается абзац, посвященный причинам, из-за которых физическое лицо оказалось неспособным расплатиться по своим долгам. И криптовалюта обычно упоминается именно в этом абзаце.

Самое частое — гражданин взял кредит в банке ради занятия трейдерской деятельностью на криптобиржах. Такое количество погорелых спекулянтов и соответствующих банкротных решений когда-нибудь должно подвергнуться самому детальному социологическому исследованию. Но какие выводы или, скорее, догадки можно вынести из анализа этих судебных актов?

Возможно, нашему населению не известно одно из фундаментальнейших правил инвестирования: «Не используй кредитные деньги, особенно если ты новичок». Сюда можно было бы добавить «…особенно если дело касается крипты».

Но есть и другая гипотеза: эти банкроты просто перевели заемные у банков средства в криптовалюту с целью не отдать долг по кредиту. И как бы не было соблазнительно прильнуть к этой догадке, все же она едва ли отражает реальность: любой должник, заикнувшийся о своих операциях с криптовалютами, будет вынужден предоставить арбитражному управляющему доступ к своему криптокошельку; управляющий же, в свою очередь, будет просматривать всю историю операций, а также (при необходимости) посмотрит транзакции иных кошельков, которые можно заподозрить в нахождении во владении гражданина-банкрота. Блокчейн, все-таки, открыт и общедоступен — в том числе и конкурсным кредиторам. В случае обнаружения сокрытия имущества, гражданину гарантировано привлечение к уголовной ответственности.

А если же должник не заикнется о наличии у него криптовалют? Во всех современных решениях арбитражных судов о признании гражданина банкротом и введении процедуры конкурсного производства судьи прописывают требование о предоставлении сведений о наличии у банкрота цифровой валюты. То есть, умышленное сокрытие данного обстоятельства будет квалифицироваться в качестве преступления — тех же неправомерных действий при банкротстве (ст. 195 УК РФ). И в то же время, процедурные проблемы фигурирования криптовалюты в конкурсной массе все еще существенны…

На современном этапе российского права действует лишь добровольный порядок информирования государственных органов о наличии у лица криптовалюты. Ст. 14 ФЗ «О цифровых финансовых активах…» предусматривает, что физическое лицо имеет право сообщить о наличии у него криптовалюты налоговым органам. Каким-либо форсированным и административным механизмом добычи сведений о «крипте», как, например, при приобретении гражданином недвижимости, государство на данный момент не располагает. Все строится на добровольном порядке.

А технология блокчейн-анализа с использованием машинного обучения (которую мы немного обсуждали) на данный момент не имеет обиходного применения.

Передача имущества арбитражному управляющему для формирования конкурсной массы — традиционная проблема как в теории, так и в практике банкротства. Вызвано это недостаточной точностью, определенностью и процедурностью правового регулирования данного события, что зачастую приводит чуть ли не к комичным случаям. И в данном контексте процесс передачи криптовалюты арбитражному управляющему начинает вызывать безумное количество вопросов.

Я не говорю уже о том, что гражданин, имеющий более анонимизированный Monero, может до победного умалчивать о наличии криптовалюты или вовсе отрицать это обстоятельство. Это, конечно, испытание судьбы, но вполне реальная ситуация.

Первая проблема, встающая при передаче «крипты» арбитражному управляющему — идентификация владельца кошелька и форсирование передачи его данных. Криптокошелек — не банковский счет, открытый по паспорту. Если гражданин ранее не сообщал налоговому органу о наличии у него цифровой валюты, то возможность получения информации о владении криптокошельками на данный момент упирается в добровольную инициативу банкрота.

А если ее нет? Как доказывать принадлежность кошелька определенному физическому лицу? Предлагается исследовать письменные доказательства, свидетельствующие о принадлежности криптокошелька: переписка, ссылка на номер кошелька в договорах (при том, что оплата товаров и услуг цифровой валютой запрещены — откуда номер кошелька может взяться в тексте соглашения?), выписка из движений по банковскому счету при покупке криптовалюты на бирже с помощью банковской карты. Последнее особенно интересно — для идентификации владельца кошелька через банковские операции арбитражному управляющему предстоит проделать реальную оперативно-следственную работу, на которую у него может просто не хватить полномочий. Но идем далее.

В соответствии с практикой передача цифровой валюты происходит путем передачи ключей от криптокошелька арбитражному управляющему. В контексте идентификации, предлагается считать, что принадлежность криптокошелька лицу считается доказанной при выявлении у лица доступа к кошельку через приватный ключ. То есть — если гражданин может войти в кошелек, то он ему принадлежит.

Любой следящий за миром криптовалют знает о впечатляющем количестве мошенничества, фишинга и хакерских атак с последующим хищением содержимого кошельков. В этом смысле, описанная выше техника доказывания представляется отличной методологией для черных хакеров — увести активы через криптовалюту и миксеры в более анонимные кошельки, а для прикрытия использовать несколько «украденных», о которых должник добровольно сообщит. А что? Доступ к ним есть — легко подтвердить. Так можно и целый бизнес выстроить: продавать поломанные кошельки лицам, имеющим цель скрыть имущество через «крипту» и использовать взломанные криптокошельки для отвода глаз. Отдаешь арбитражному управляющему ключи от похищенных кошельков и все.

Таким образом мы видим, что на данном этапе любое доказывание идентификации владельца кошелька обречено на выстраивание рядов из косвенных доказательств. За исключением случаев добровольного сообщения. На мой взгляд, данная проблема не столько юридическая, сколько технологическая. Любые правовые меры побуждения добровольной самоидентификации в качестве владельца криптокошелька в деле о банкротстве (особенно штрафы, накладываемые на банкрота — кто их будет бояться и кто их взыщет то?) не возымеют надлежащей эффективности.

Да, есть проблема с реализацией криптовалют в рамках расчетов с кредиторами — «крипту» на привычных торгах не продать, а процедура обмена цифровой валюты арбитражным управляющим на криптобирже не прописана. Про это многое написано. Но самое вкусное здесь нечто другое.

Это — самый любимый фактор кредиторов в деле о банкротстве при распределении или реализации ценных бумаг должника: волатильность. Ценные бумаги — акции особенно — всегда были костью в горле конкурсных кредиторов во многом из-за колеблющейся стоимости данного актива, что всегда пошатывает стройность конкурсной массы.

Наличие ИИС или брокерского счета у гражданина-должника с акциями на нем — верный признак будущих жалоб на действия конкурсного управляющего. Я никогда не видел довольным кредитора, получившего в ходе конкурсного производства ценные бумаги. И уж точно никто никогда не был доволен действиями арбитражного управляющего, когда тот продал ценные бумаги из-за того, что никто не захотел их принимать. Аргумент очевиден и вечен: «Цена могла бы быть лучше».

Недовольны моментом продажи (вплоть до минут), порядком продажи и еще много чем. Большинство кредиторов, узнав о наличии акций в конкурсной массе, стараются сразу же минимизировать риски взаимодействия с этим активом из-за его волатильности. И это происходит даже вокруг более-менее стабильных «голубых фишек» (в меньшей степени такое также наблюдается в отношении евробондов). А теперь привнесем в эту ситуацию бешенную волатильность криптовалют.

Когда существует риск падения стоимости актива банкрота на 30% за одну-две недели, это удручает любого конкурсного кредитора. Когда вокруг этого актива еще регламентировано очень своеобразное правовое регулирование, то это еще печальней. А когда возможность обнаружить данный актив во многом зависит от намерений самого должника, то это уже совсем не весело.

В данном случае праву ни остается ничего, кроме как плестись за сферой IT и развитием в нем, дожидаясь появления соответствующей технологии, которую законодательство должно будет вовремя ухватить и направить в нужное русло. И в то же время, признавая множество правовых проблем в отношении участия криптовалюты в конкурсной массе в деле о банкротстве, нельзя не отметить, что российское законодательство уже давно оставило за плечами дело Царькова — укрывательство активов в «крипте» уже давно оставлено в прошлом.