6 мифов о юридической профессии

Как клиенту хочется, чтобы его адвокат ненавидел противоположную сторону судебного разбирательства: язвил, дерзил, острил, скалился! Словно в голливудских фильмах относился бы к процессуальным противникам как к личным врагам, занимался построением планов их растаптывания. Отношение к делу с необъятным фанатизмом. «Лев в зале заседания».

Подобное инфантильное эмоциональное поведение эффективно только в кино. Агрессивность адвоката может свидетельствовать о его слабой позиции по делу, о непрофессионализме, о желании покрасоваться перед клиентом и об искренней вере в описываемый сейчас миф. В действительности такой адвокат всем надоест и войдет копилку «психопатов» у сотрудников суда и коллег. Стоит ли упоминать, что ко «льву» судья прислушиваться не будет, прекрасно понимая, что агрессивен не значит — эффективен?

Личная неприязнь к человеку только потому, что он твой процессуальный противник — верный признак ошибки в выборе профессии. Вопросы права и фактов, поднимающиеся в процессе, зачастую слишком деликатны для похода напролом с истерикой за руку. Уверенность в себе не имеет ничего общего с горлопанством.

Не отходя от темы — нет ничего утомительней судебных разбирательств по семейным спорам. Напряженные бывшие супруги, пришедшие с юристами, которые с головой пытаются влезть в представление своих доверителей о «настоящем адвокате». Спектаклем и перепалками они изо всех сил отрабатывают деньги и ожидания клиента. Обвинительные речи (в гражданском процессе!) в отношении бывших супругов уводят от взора проблемное и пробельное семейное право Российской Федерации. Громкое морализаторство симулирует правовую позицию по делу.

Семейные дела — та категория дел, в которых чаще всего судебными решениями недовольны обе стороны.

Это было данностью со времен «Риторики» Аристотеля. Вся машинерия классической литературы стоит за этим явлением, которое перекочевало в наше время в форме мифа. Участвующий на судебных прениях адвокат, произносящий часовую речь, в которой он задается вопросами о виновности его подзащитного, состоянии общества, смысле жизни; ссылается на Шекспира и Эмпидокла.

Когда я был студентом и проходил практику в суде, я регулярно видел, как работники суда откровенно раздражались на затянутые пафосные монологи, относящиеся к рассматриваемому делу постольку-поскольку. «Они что ли думают, что в фильме находятся?!» На самом деле, подобные речи — элемент эпохи модерна и отсутствия такой рационализации и структуризации права, какую мы имеет сегодня. В настоящее время судебные прения — это такая стадия судебного разбирательства по уголовному делу, в которой адвокат представляет судье стройную правовую позицию, логически ровно вытекающую из исследованных доказательств на предыдущей стадии судебного разбирательства — судебном следствии.

В университете на лекции по уголовному процессу говорили: «Фатальная ошибка — это игнорировать судебное следствие, решив, что вы блеснете на прениях». Профессионалы строят свою позицию при исследовании доказательств на судебном следствии и преподносят ее на судебных прениях. Без Шекспира, попыток в латынь и двухчасового «доколе!». Тактически верно представляется уступить монолог о Бытии подзащитному в его последнем слове, чтобы он раскрылся перед судом как личность.

Я умышленно не упоминаю судебные разбирательства с участием присяжных заседателей — это отдельная сфера со своими тактиками ведения речи. Но тем не менее, присяжные также участвуют в исследовании доказательств, и на театрализацию они едва ли купятся. В гражданском процессе речи «о трансцендентальности сущего» нелепы — за исключением семейного права, как говорилось выше. Но там это происходит от того, что взъерошенные участники заседания в любой подвернувшийся момент готовы огласить трактат о тождестве и различии стоицизма и экзистенциализма. В арбитражном же процессе Бытию места нет.

А самая известная судебная речь принадлежит Сократу.

Кто именно постарался над созданием этого мифа — киноделы, журналисты или рекламодатели — установить невозможно.

Под «выигранными делами» как вульгарным понятием представляется: в уголовном процессе — оправдательный приговор или применение принудительных мер медицинского характера; в гражданском и арбитражном процессе — полное удовлетворение исковых требований (или полный отказ в удовлетворении исковых требований — в таком случае ответчик «выиграл»), принятие ответчиком иска (или отказ от исковых требований истцом — опять победа «ответчика»).

В действительности дела обстоят не в настолько черно-белом спектре.

Оправдательный приговор — не единственное средство прекращения уголовного дела в отношении обвиняемого, и не всегда стремление именно к оправданию является тактически разумным решением. Например, уголовное дело может быть прекращено еще на стадии следствия или дознания вынесением постановления о прекращении уголовного дела. Звучит, конечно, менее помпезно, нежели «оправдательный приговор», но с процессуальной точки зрения это не менее эффективное решение. В соответствии со ст. 24, 25, 25.1 и 27 УПК уголовное дело прекращается по реабилитирующим основаниям и основаниям, не являющимся реабилитирующими. Например, прекращение уголовного дела вследствие установленной непричастности, отсутствия в деянии признаков состава преступления или отсутствие события преступления — реабилитирующие основания, дающие право экс-подозреваемому/обвиняемому право на реабилитацию в установленном УПК порядке. Нереабилитирующими основаниями выступают, например, прекращение уголовного дела в связи с истечением сроков давности, амнистией или в связи с примирением сторон. Так вот: подобные прекращения дел считаются «выигрышем»?

Также нельзя не упомянуть такой институт освобождения от уголовной ответственности как прекращение уголовного дела с назначением меры уголовно-правового характера в виде судебного штрафа (ст. 25.1 УПК РФ, ст. 76.2 УК РФ). Кратко и грубо говоря, если обвиняемый или подозреваемый совершил преступление небольшой или средней тяжести, загладил совершенный преступлением причиненный вред, он вправе ходатайствовать о применении данной меры. В том случае, если судья удовлетворит ходатайство, лицо освобождается от уголовной ответственности, ему не будет назначено наказание, он не будет иметь судимость. Размер назначаемого штрафа — не более половины максимального размера штрафа, предусмотренного статьей, по которой лицо подозревается или обвиняется. Это отличный механизм надлежащей защиты доверителей по преступлениям небольшой и средней тяжести. Но «выигранное» ли — это дело?

А если адвокат добьется освобождения подзащитного от наказания или его отсрочки? А как быть с «условкой»? Ведь все это — обвинительные приговоры, но тем не менее нельзя сказать, что защита не сработала.

Объективно говоря, в большинстве случаев подозреваемые и обвиняемые сознаются в совершенных ими преступлениях (что не говорит о согласии с предписанными им статьями, с доказательствами и иными обстоятельствами в деле; адвокату также необходимо установить отсутствие самооговора и наличие иных прямых доказательств вины кроме признательных показаний). Тут об оправдательном приговоре уже речи не идет. Не стоит забывать, что роль адвоката-защитника также охватывается работой по переквалификации деяния (например, с убийства на причинение смерти по неосторожности или на убийство, совершенное в состоянии аффекта и т. д.). Защитник может в том числе реализовывать тактику, направленную на назначение подзащитному более мягкого наказания или уменьшение размера наказания. Адвокат также может добиваться назначения более «комфортного» исправительного учреждения в случае назначения подсудимому наказания в виде лишения свободы. И снова — стратегия может состоять в назначении подзащитному условного наказания.

Мы можем сказать о «задушении» уголовного дела еще на стадии доследственной проверки, следствия или дознания; о превращении адвокатом дела в «висяк»; о реализации тактики понуждения судьи к возвращению дела прокурору; об игре с арифметикой назначения наказания и много еще о чем. Но, думаю, задумка понятна.

В уголовном праве и процессе существуют инструменты достижения благоприятного результата для подзащитного без отправления его в психиатрическую лечебницу или вынесения оправдательного приговора, движение к которому должно быть тактически обоснованным и оправданным. Криминальная юстиция, к счастью, не работает по бинарной схеме «казнить нельзя помиловать».

Как быть с частичным удовлетворением исковых требований? Это «выиграно» или нет?

В июле 2021 года Верховный Суд вынес определение, в котором отражена позиция, заключающаяся в том, что отказ истцу в иске необязательно является победой ответчика¹. Не все так, оказывается, однозначно в цивилистическом процессе. Цивилистичский процесс — материя тонкая и капризная.

Мировое соглашение — «выигрыш»? А оставление заявления без рассмотрения? Прекращение производства по делу?

Истец, выигравший процесс (пусть даже признанием иска ответчиком), берет исполнительный лист на перечисление ему «выигранных» денежных средств, несет его приставам, но исполнительное производство успехом не увенчивается — присужденных денег у ответчика нет. Действительно ли дело «выиграно»? А если далее будет возбуждено дело о банкротстве, по исходу которого «выигравший» истец не получит и двадцати процентов от взысканной в предыдущем разбирательстве суммы вследствие недостаточности конкурсной массы для погашения требований истца — как быть? Выходит, истец «выиграл» первое сражение в суде, но «проиграл» всю войну.

Таким образом мы видим, что «выигранные дела» как некая категория юридической практики — порождение информационного натиска, создаваемого продуктами современной культуры, медиа и рекламными компаниями. Конечно, юристы используют при коммуникации между собой вышеуказанный эпитет в целях сокращения, серьезно его не воспринимая, но своим коннотативным разнообразием он уже обладает. Естественно, ничего из написанного выше не означает, что получение необходимого результата в суде — это миф. Тут речь о том, что само выражение «выиграть дело» — поверхностная завеса из массовых предрассудков, скрывающая сложные и глубоко нюансированные тактические подходы и стратегии и образующая превратное понимание юридической деятельности в целом.

Данный миф не произрастает из произведений кинематографа, однако по степени веры в него он совсем не уступает киношным. Мне представляется, что данный миф образовался вследствие вынужденного разделения труда в юридической сфере.

Предприятия имеют юротделы, в которых среди работников действует распределение сфер компетенции ради оптимизации деятельности организации. В отделе есть юрист по договорной работе, юрист по арбитражным спорам, юрист по земельно-строительным вопросам, ин-хаус, комплаенс и т. д. Юридические консалтинги же распределяют сферы компетенции среди работников для оптимизации процесса работы с клиентами и пресечения волокиты. Например, консалтинги имеют юриста в сере недвижимости, юриста по жилищным вопросам, юриста по военным вопросам и прочих. Отсюда образовался миф о «специализации» юриста — мнение о том, что юрист может что-то понимать только в одной отрасли права, а в других быть абсолютно безнадежным. В то же время надо отметить, что вместе с клиентами, поддерживающими жизнь рассматриваемого мифа, сосуществуют и некоторые юристы и адвокаты, считающие, что более одной отрасли права (а то и одного института права!) знать невозможно.

Отметим, что «свободные» адвокаты или юристы, занятые в ограниченном перечне категорий дел, делают это в основном из личных симпатий и преференций. Но и нельзя сбрасывать со счетов фактор вынужденной узкой специализации — это может быть связано, например, с обстоятельствами профессионального роста (сюда относятся, среди прочих, юристы по госзакупкам, энергетике) или из-за «уюта» в своей отрасли с нежеланием вторгаться в другие сферы права (автоюристы, специалисты по семейному праву).

Тут же возьмем юристов по семейному праву. Семейным кодексом данная сфера знаний ограничиваться не может: раздел имущества напрямую связан с институтом вещных прав; на споры о брачном договоре распространяются все положения ГК о сделках (в том числе об их оспаривании), обязательствах и договорном праве. А если одному из супругов принадлежат акции общества? Тут не обойтись без применения источников правового регулирования корпоративного права, в том числе и Федерального закона «О рынке ценных бумаг». Не очень специализирующе, правда?

Среди адвокатов главными разносчиками мифа о «специализации» являются коллеги, занимающиеся исключительно уголовными делами. Примечательно, что среди них многие — выходцы из правоохранительных органов, в которых также присутствует упомянутое распределение сфер! Отдел по борьбе с имущественными преступлениями, отдел по борьбе с насильственными преступлениями и т. д. Но меня тут интересует вот что — неужели уголовные дела ограничиваются УК, УПК и «пленумами» по ним? Защита по делам об экономических преступлениях требует знания гражданского законодательства, Федеральных законов «О банках и банковской деятельности», «О рынке ценных бумаг», «О банкротстве», «О противодействию легализации (отмыванию) доходов…», «О защите конкуренции», «Об обществах с ограниченной ответственностью», «Об акционерных обществах» и множества других нормативно правовых актов. Дела об экологических преступлениях требуют понимания сложной сети экологического законодательства; в делах о преступлениях против компьютерной информации, а также при некоторых видах мошенничества, необходимо владеть Федеральным законом «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»; в делах о преступлениях против государственной власти нужно уметь ориентироваться в государствообразующем законодательстве. Даже для защиты по делам о мошенничестве необходимы познания в гражданском праве, дабы применить тактику «это не уголовное дело, а гражданское». А если мы все это вычтем, то чем в итоге занимается «специалист» по уголовному праву? «Наркота и бытовуха»? Даже в таких делах существует своя цепь из нормативно правовых актов, не говоря уже о каких-либо познаниях в судебной медицине.

«Специалист» по недвижимости должен владеть также обязательственным правом, договорным, немного налоговым, семейным, наследственным; законодательством в сфере регистрации прав на недвижимость. «Специалист» по банкротству вообще должен объять все гражданское право — от субъектов до единых технологий — со всеми сопутствующими законами и кодексами, знать налоговое право, а также семейное право в случае банкротства физического лица или применения «субсидиарки» к контролирующему должника лицу. Так можно пройтись по каждой подобной «специализации».

Право не кулинарная книга, открыв которую на нужной странице с выбранным рецептом, индивид становится полностью осведомленным о порядке и формах реализации своих интересов. Право существует в своих синтезах, пересечениях, сопоставлениях, коллизиях, практиках. Повар может «стоять на мясе» на профессиональной кухне, но это не означает, что в случае назначения его на «рыбную секцию», он не справится со своими обязанностями.

Ошибкой будет также прийти к выводу, что если выучить из кулинарной книги по одному рецепту из разделов «Завтрак», «Первое», «Горячее», «Ужин» и «Десерт», то можно что-то говорить об умении готовить.

Следующий миф сосуществует в парадоксальной корреляции с предыдущим. Оба этих мифа могут даже вместе уживаться в одном полушарии.

Пресловутое «тыжюрист» — представление о представителе юридической профессии, врывающегося в свои чертоги разума сразу после первого заданного ему вопроса клиентом.

Юристы перерабатывает правовую информацию во впечатляющих количествах, но это не означает, что они осведомлены абсолютно во всем до мельчайших деталей.

В большинстве случаев профессиональных юридических знаний достаточно для дачи квалифицированной консультации сразу после обращения клиента (в том числе и когда требуется ознакомление с документами). Но иногда клиент ставит такие вопросы, ответить на которые можно только после проведения настоящей юридической экспертизы. Необходимо сделать обзор и анализ практики; определить ее тенденции как на федеральном, так и на региональном уровне; дополнительно изучить массив нормативного материала. При подобных обстоятельствах дача консультации сразу после обращения клиента рискует быть не только несущественной, но и вредной, поскольку может породить у консультируемого ложные ожидания от дела.

Одним из лучших способов получения наиболее полной юридической консультации по сложным правовым вопросам является следующий: объяснив обстоятельства проблемы, представить юристу список вопросов. На определенные вопросы сразу будет дан исчерпывающий ответ, а на вопросы, ответ на которые требует предварительного исследования, может быть подготовлена исчерпывающая письменная консультация с соответствующими ссылками. Клиент, требующий ответа на все здесь и сейчас, несет риск получения от кого-нибудь этого ответа.

Зритель приучен любить саспенс и разрядку после него. Сцена в кинокартине показывает адвоката, судорожно, но уверено доказывающего присяжным нечто, что кажется маловероятным. Своей речью он подходит вплотную к безумию. Аудитория начинает ускользать из-под его влияния. «Он виновен» — говорит мимика первого присяжного. «Адвокат пытается выкрутиться!» — фыркает рядом коллега. «Здесь все ясно» — читается на лице судьи. И тут адвокат преподносит нечто… Доказательство, меняющее все. Крупица, вызвавшая бурю. Дело развернуто на 180 градусов. Шок вселяется в присяжных. «Никогда такого не было!» — читается на лице судьи. В следующих сценах вердикт выносится в пользу доверителя адвоката. Все счастливы. Все свободны. Зритель по ту сторону экрана удовлетворен. Воодушевленный зритель-юрист мотает себе на ус.

Так помянем же судебные процессы, проваленные из-за приобщения доказательств с нарушением закона, устанавливающего порядок их представления! Да преисполнятся сердца наши скорбью за все отказы в удовлетворении ходатайств, поданных на той стадии процесса, когда доказательства уже не представляются в дело в соответствии с процессуальным законом! Сохраним в памяти нашей принцип состязательности и нормы процессуального права, предписывающие нам заблаговременно до судебного заседания отправить копии доказательств противоположной стороне! Объявим минуту молчания в честь всех отказов в приобщении новых доказательств, вынесенных судами апелляционной инстанции!

Кончено, это не все мифы о юристах и юридической деятельности. Есть и иные массовые заблуждения — например о том, что все адвокаты олигархически богаты; что они ходят, спят, моются, рождаются и умирают в костюме «тройке» обязательно с бабочкой; что они вне работы постоянно со всеми спорят (за бесплатно); что они завтракают стаканом односолодового скотча, обедают не важно чем, лишь бы в ресторане и за деньги клиента, а ужинают двумя стаканами односолодового скотча, таблеткой Прозака и дорожкой «колумбийского свежего» и т. д. Мне от этих заблуждений не холодно и не жарко. Однако соответствовать фигуре психованного клоуна, готового на процессе внезапно вытащить кролика из шляпы перед судебными прениями, на которые запланирован обзор «Феноменологии духа» Гегеля — нет уж, увольте.